История разрушения российской системы образования. 2016 год. Ещё раз про реформу образования. Отдельные результаты «реформы»: Внезапно выясняется, что катастрофически не хватает инженеров. Аккредитации, комиссии, проверки — сплошной дурдом, все вузы ходят на ушах. Тотальная ликвидация всего, что еще в состоянии готовить инженеров.

Нарастающий по экспоненте вал бюрократии, постоянные «изменения» и «новшества», все новые и все менее адекватные требования, «спускаемые откуда-то сверху» и не имеющие никакого отношения ни к учебному процессу, ни к научно-исследовательской работе. Постоянное сокращение программ по основополагающим дисциплинам — и, как следствие, сокращение ставок или, попросту говоря, сокращение рабочих мест среди преподавателей ключевых кафедр.

 

Ещё раз про реформу образования

 

 

 

 

 

«Прикажите ему не пытать меня! Он сделает меня калекой, и я не смогу быть Вам полезен, когда станет очевидной эта клевета».

 

Жандармский ротмистр Волин

 

 

Прежде чем сказать несколько слов о реформе образования и науки, хотелось предложить вашему вниманию небольшой отрывок из одного советского фильма. По сути, это — квинтэссенция современного состояния науки и образования, достигнутого в результате реформирования этой сферы. Обратите внимание на портретное сходство одного из персонажей фильма с одним известным реформатором.

Видео нет. Видео на странице: http://rvs.su/statia/eshche-raz-pro-reformu-obrazovaniya
 

О ликвидационном характере реформ в сфере образования говорится постоянно. И теми, кто позиционирует себя как 100 %-й сторонник власти, и уж, конечно, теми, кто так или иначе власти оппонирует.

А реформы тем временем идут. Цинизм и садизм реформ зашкаливает. ЕГЭ, ФАНО, бакалавриат, опорные вузы — «кошмарный сон», как говорит ротмистр Волин.

Перед наукой и высшим образованием сейчас стоит острейшая проблема, которую надо решать немедленно, иначе последствия будут абсолютно фатальными. Это проблема сохранения научных школ и системы подготовки научно-педагогических кадров. Если быть точным — сохранение того, что еще осталось от научных школ после 25 лет либерально-западнического геноцида в сфере науки и образования.

Удивительно, но кое-что, действительно, ещё осталось. Четверть века идёт «истребительная война» против науки и образования, но люди всё ещё живы. И даже до сих пор встречаются очень достойные работы. Ещё встречаются. Просто по факту — ещё не поздно спасти то, что осталось, а впоследствии выйти на развитие. Но нужна экстренная спасательная операция. Экстренная!

И времени на это практически не осталось. Потому что те люди, которые могут по-настоящему передать эстафету молодежи, уже совсем старые. Часть научных школ уже не спасти. Но большую часть из того, что есть сегодня, можно сохранить, если начать действовать незамедлительно. А об этой проблеме не говорят вообще!

Вместо этого — новая, свирепая атака реформаторов. На сей раз — «бессмысленное и беспощадное» объединение вузов по принципу работы генератора случайных чисел с полным разрушением сложившихся связей, научных коллективов, остатков научных школ.

И уже есть первый результат — вузовская жизнь превратилась в постоянный, изматывающий стресс со всеми вытекающими. Как планировать научную работу, если даже не знаешь, в какой организации и в каком качестве ты будешь работать через год? Как набирать студентов, если ты даже не знаешь, сохранят после объединения эту специальность или нет? А если и сохранят, то не получится ли так, что после объединения часть ключевых преподавателей просто уйдёт на пенсию со словами «сколько можно над нами издеваться»? Как обучать студентов, если даже не знаешь, сохранится ли связь вновь формируемого вуза с постоянными работодателями выпускников или нет, и как эти отношения будут строиться?

Нарастающий по экспоненте вал бюрократии, постоянные «изменения» и «новшества», все новые и все менее адекватные требования, «спускаемые откуда-то сверху» и не имеющие никакого отношения ни к учебному процессу, ни к научно-исследовательской работе. Постоянное сокращение программ по основополагающим дисциплинам — и, как следствие, сокращение ставок или, попросту говоря, сокращение рабочих мест среди преподавателей ключевых кафедр.

Наверное, Минобр (по звучанию нечто среднее между минотавром и дикобразом) находит свои плюсы в ситуации, когда старые умирают, а молодые приходят вяло. Особо и сокращать ничего не надо — сами сокращаются. Природная, естественная, экологически чистая оптимизация издержек. Большой средний возраст преподавателей — это ещё и социально удобно: если их выгонят — им не так страшно. Они все пенсионеры. Дедушки старенькие — им все равно.

Правда, в основном это доктора наук и профессора, на которых всё и держится. А с другой-то стороны, это ведь и есть те самые совки, которые тормозят процесс реформирования. Важно, что они совки не по политическим взглядам и ценностям, а по отношению к науке и образованию. Будь они все хоть трижды либералы, они неисправимые, воинствующие совки в науке и в образовании. Следовательно, они должны быть «взяты от [вузовской] среды», ибо до тех пор «тайна [реформаторского] беззакония», которая «уже в действии», «не совершится».

Везде царят неопределенность и неуверенность в завтрашнем дне, глубокая психологическая подавленность. Возможно, человеку со стороны это не бросается в глаза сразу. Вузовские сотрудники, как правило, обладают некоторым лоском и таким специальным вузовским чувством юмора — не очень смешным, но довольно приятным, нерезким и доброжелательным.

Если зайти в вуз, то вы увидите интеллигентных, аккуратно одетых (хотя и не без некоторой творческой небрежности) людей, которые ведут какие-то занятия, или заинтересованно беседуют друг с другом в коридорах, или деловито спешат отнести куда-то какие-то бумаги, что-то подписать, поставить печать и потом кому-то это отправить или передать. Но стоит задать вопрос: «Что там у вас с реформированием-то?» — то вы услышите примерно следующий набор растерянно-возмущенных фраз: вообще непонятно, зачем это все? они все там с ума посходили, что ли? бюрократия дикая! завалили бумагами! сплошные отчеты — когда тут работать? сколько можно реформировать? с каждой новой реформой становится всё только хуже! как в этой обстановке вообще можно что-то делать? ещё и кризис этот! чего они там добиваются? кто-нибудь, наконец, остановит это безумие?

Разлитый в воздухе волинский стон: «Прикажите ему не пытать меня».

И, главное — зачем это все?! Болонская система? Зачем она нужна? «Кто это?.. Мы не понимаем друг друга…»

Уже давно речь не про зарплату. Кто-то научился зарабатывать, кто-то научился жить в режиме пожизненной «оптимизации расходов» и вечного «секвестирования бюджета». И при этом люди продолжают решать научные задачи, ставить эксперименты, создавать новое, по-настоящему имеющее «теоретическую и практическую значимость».

Самое поразительное, что научились выживать в условиях тотальной коммерциализации науки и высшего образования, что, вообще говоря, невозможно в принципе. И не надо кивать на Запад, мол, «на Западе» всё давно коммерциализировано, и все прекрасно живут. Во-первых, далеко не всё коммерциализировано, и далеко не все прекрасно живут. А, во-вторых, если хотите «как на Западе», то, простите за цинизм, сначала научитесь грабить весь мир, как это делают «на Западе» на протяжении многих веков. Но поскольку наши реформаторы-франкенштейны и их бизнес-чудовища грабят только своих и награбленное тут же спускают в забугорных кабаках, то ни о каком «как на Западе» речи идти не может в принципе.

Вспоминается роскошный бал в Вене у русского князя Орловского из оперетты И. Штрауса «Летучая мышь». Тоже ведь историческая традиция: выгреб все деньги у своих крепостных, и давай гудеть по всей Европе так, что этот гудёж европейцы увековечили в одном из своих лучших музыкальных произведений.

Конечно, выживать научились далеко не все. Многие просто умерли. Умерли и не оставили учеников. 25 лет в этом отношении — огромный срок без стабильного притока молодежи. Но в целом примерно к 2010 году скорость вымирания научных школ замедлилась. Не вымирание прекратилось, а скорость вымирания замедлилась.

Главная проблема осталась: научные организации зарабатывают деньги на выполнении заказов, никак с наукой не связанных. Ибо бизнесу нужна гарантированная прибыль, а научные исследования гарантировать результат в отдельно взятой работе не могут просто по определению: наука — это поиск, и удастся ли получить нужный результат или нет — заранее неизвестно. Если уже есть готовая разработка — хорошо. Если нет — заключать договор просто бессмысленно.

В результате за редким исключением ученые зарабатывают деньги не на некоем таинственном рынке научных разработок, а всё на том же рынке товаров и услуг, где обитают самые обычные конторы — конструкторские бюро, проектные институты, строительные фирмы, промышленные предприятия и так далее. А вырученные деньги ученые сами инвестируют в собственные научные исследования, которыми занимаются, извините, в свободное от работы время.

Это, естественно, создает ситуацию, при которой искушение плюнуть на эту науку и полностью «отдаться рыночной стихии» становится чрезвычайно велико. Какие-то научные коллективы этому сопротивляются, продолжают жить и даже готовят смену. Низкий им поклон.

А где-то этому не сопротивляются. И на смену профессорам и доцентам советской закалки, которые действительно занимались всю жизнь наукой, приходят молодые, здоровые, холодно-расчетливые, циничные, наглые как сорняки кандидаты, получившие свою степень, как шутят в этой среде, «по совокупности хоздоговорных работ». Эти понимают только одно и производят только одно — прибыль.

Кстати, эта прослойка — своего рода кулаки при когнитариате — представляют собой огромную проблему. Постепенно занимая позиции в вузах, они с яростью разрушают те особые академические отношения, этику и ценности, которые определяют вузовскую среду и без которых вузы мутируют в нечто иное. Часть из них действуют инстинктивно, просто расчищая себе дорогу к деньгам (nothing personal, it’s just business — ничего личного, только бизнес).

Но есть и те, кто сознательно и целенаправленно буквально разоряет и оскверняет «храмы наук». И делает это из более серьезных соображений.

Во-первых, такие люди понимают свою крайне низкую, а иногда откровенно нулевую научную ценность — денег как грязи, а ты остаешься выскочкой и неучем, и все об этом знают. Первое, что приходит на ум в такой ситуации — это передушить всех, кто мешает тебе утвердиться в роли «уважаемого человека», мешает просто фактом своего существования рядом с тобой. Но просто взять и всех задавить недостаточно, нужно менять приоритеты и ориентиры в своих коллективах, насаждать новые ценности — фактически рыночные вместо академических.

Во-вторых, такие люди обычно крайне рациональны, чем они, кстати, очень гордятся. А излишняя рациональность в человеке пробуждает зверя. И тогда даже business начинает отходить на второй план, и остается только ненависть к науке, которая у этих людей приобретает столь же окончательный характер, с каким, может быть, только фашизм способен ненавидеть культуру.

«Что же это — Вы уважаемый профессор и так небрежно оформляете отчет? Когда я Вас уже научу, наконец! Нет, Вы, пожалуйста, идите и переделайте. Нет, не завтра, мне нужно сегодня, потому что завтра я уезжаю в отпуск. И напишите объяснительную, почему Вы ненадлежащим образом исполнили моё распоряжение».

 

«Вы извините, конечно, но какая для нашего вуза разница, что Вы там придумали, если это нельзя реализовать. Значит, это просто никому не нужно. Вот Вы говорите, что это очень хорошо. Может быть, Вы в чём-то для себя и правы, но я этого совершенно не вижу».

«Почему у Вас нет публикаций в этом году? Нет, я понимаю, что в прошлом у Вас было 5 публикаций, и что эксперимент ещё не окончен, но Вы же понимаете, как это влияет на нашу отчетность. Я не могу признать Вашу работу удовлетворительной».

«Какой объем у Вас по науке в этом году? Вот Иванов за год выполнил хоздоговорных работ на 7 млн. руб, Петров — на 10 млн. руб, а у Вас что по науке? 50 тысяч? Ну, это же несерьезно. Это значит, у Вас просто нет науки. Что Вы там решили? Какую задачу? Кому это интересно?»

«Вы знаете, я тут ездил на небольшую стажировку в Англию, так там, если ты профессор, но не можешь обеспечить контракты, тебя не возьмут ни в один приличный университет. А мы все никак не можем расстаться с какими-то отжившими представлениями».

Обратите внимание: наука измеряется в деньгах! Это — не злобная сатира. Это — факт, повседневность. Это — результат и цель, альфа и омега реформирования научно-образовательных учреждений. Да, пока ещё смотрят на количество защит диссертаций и опубликованных статей, но главный критерий оценки НИР (научно-исследовательской работы) — объём выполненных договоров в рублях.

Приведенные здесь собирательные цитаты представляют собой весьма распространенные сценки из современной жизни вузов и НИИ. Кстати, очень часто именно этот профессор, в свое время по каким-то странным причинам (эти причины надо обсуждать отдельно) симпатизируя вот такому молодому человеку, помогал ему «выбиться в люди» или даже был его руководителем. Классическая коллизия «ученик, предающий учителя» встречалась во всех странах и во все времена, в том числе и в СССР. Но в нынешней обстановке она системно обретает еще одно измерение — регресс, удушающий развитие. Это уже не business, и даже не personal. Это гораздо глубже.

Такие люди среди ученых представляют тот опорный слой, на который могут смело рассчитывать реформаторы. Это — их естественные союзники (хотя в вузовской среде открыто признаваться в этом, так скажем, не принято). Для таких «успешных ученых» опасны даже остатки системы советского образования, в рамках которой они мгновенно превращаются в абсолютное ничто, ибо, как правило, попросту профнепригодны.

Сложившаяся система чревата еще и тем, что многие люди уже привыкли к зарабатыванию денег на сравнительно простых темах. И вернуть их в прежнее состояние ученых, которые занимаются действительно научным поиском, будет совсем не так просто — настоящей научной работой заниматься труднее, чем штамповать стандартные проекты с легкими вариациями. И проблема тут уже не в зарплате.

Тем не менее, даже с перечисленными выше очень существенными издержками (которые, подчеркнем, являются и целью, и следствием предыдущих этапов реформ), в целом российская наука научилась тянуть время, и момент окончательной смерти стал постепенно отодвигаться. И тут на помощь дауншифтерствующим борцам с остатками советского образования пришел новый виток реформирования. Как говорится, вы еще живы? Тогда мы идем к вам!

У тех, кто внимательно следит за событиями, в памяти митинги против реформы РАН, проходившие в 2013 году под эгидой родных для ученых профсоюзов. На эти мероприятия приходили по несколько сотен научных сотрудников в Москве. Что себе думали остальные — это отдельный вопрос. В результате вузы и НИИ стремительно приближаются к кондициям истерзанного ротмистра Волина.

Отсутствие у сотрудников вузов и НИИ воли к сопротивлению — это вопрос, повторимся, отдельный, требующий предельно серьезного обсуждения и, вообще говоря, имеющий критическое, абсолютное значение для страны в целом, не только для образования или науки.

Но сейчас уже напрашивается и другой вопрос, куда более очевидный: в условиях стремительно нарастающей конфронтации с Западом — какая болонская система?! Что себе думают те, кто противостоит Западу по долгу службы, и кого Запад, извините за сленг, кошмарит с утра до ночи всей мощью своих СМИ, санкций и т.д.? Ракеты и самолеты нужны уже сегодня, немедленно, прямо сейчас. Кто будет делать ракеты и самолеты через год, через два года, через пять лет? Какое импортозамещение может вообще примерещиться после таких фортелей с наукой?

Топ-3 самых часто задаваемых сотрудниками вузов вопросов:

1. Там, наверху, хоть у кого-нибудь есть хотя бы какое-то представление о качестве подготовки абитуриентов после ЕГЭ? О том, что происходит с элементарной математической культурой у детей в результате ЕГЭ-лоботомии (если речь о подготовке инженерных кадров)? Это уже сейчас нельзя до конца исправить за годы обучения человека в вузе, потому что это слишком глубоко сидит в сознании.

 

2. Там, наверху, хоть у кого-нибудь есть понимание того, что нам лет уже много, а заменить нас уже некем?

 

 

 

 

3. И самый главный вопрос по поводу всех реформ скопом: «вы хоть понимаете теперь, чего вы натворили?!»

 

А ведь есть еще и новые объективные факторы — например, Интернет, тотальная компьютеризация (массовое использование программных продуктов при полном непонимании алгоритмов, которые в них заложены), всеобъемлющая система электронных «болванок», к которой в принципе не приспособлена вся методология преподавания, складывавшаяся десятилетиями в условиях исключительно рукописного способа выполнения заданий. Вот в какой области надо на самом деле реформировать образование. И это реформирование будет иметь направление, прямо противоположное ЕГЭшной мерзости.

Наконец, еще одна деталь, характеризующая процесс. 25 лет плодили идиотские квазигуманитарные, псевдоэкономические и лжеюридические вузы, факультеты и специальности. А когда их стало нестерпимо много (почти 3000 вузов в 2016 против 500 в 1990 при катастрофическом обвале реального производства за этот же период), зачищать стали… что? — правильно! — зачищать стали настоящие вузы, которые все еще умудряются готовить настоящих специалистов, сумев выжить во всей этой либерально-рыночной выгребной яме, куда их засунула невидимая шаловливая ручонка бандитского рынка.

Имеет место до боли знакомая схема:

Шаг 1. Внезапно выясняется, что катастрофически не хватает инженеров.

 

Шаг 2. Еще более внезапно выясняется, что зато есть гигантское количество каких-то странных вузов, которые готовят неизвестно кого и заняты непонятно чем.

Шаг 3. Деловито-озабоченные лица на заседаниях: что же у нас происходит в образовании?

Шаг 4. Аккредитации, комиссии, проверки — сплошной дурдом, все вузы ходят на ушах.

Шаг 5. Тотальная ликвидация всего, что еще в состоянии готовить инженеров.

Непереносимый перестроечный смрад.

Коммерциализация, как оказалось, убивает отечественную науку и образование слишком медленно. Кому-то надо резко ускорить процесс.

Если профессор из приведенного выше собирательного примера, о почтенную лысину которого вытирает ноги всякая гопота при должностях, упрямо продолжает что-то там исследовать (а также учить студентов и даже аспирантов) — то тогда надо просто закрывать эту лавочку в приказном порядке под любым предлогом — неэффективность, необходимость объединения или слияния — что угодно, неважно. Всё равно никто не дёрнется (см. реформу РАН).

И на все это накладывается общее усиливающееся безумие всей постсоветской системы, созданной под проект вхождения России в Европу. Безумие, сдетонировавшее в момент, когда этот проект рухнул (см. «Смысл игры — 101»).

Осознавая, что евроинтеграция неосуществима в принципе, и потрясенная этим обстоятельством до основания, часть этой системы начинает лихорадочно, бессмысленно-исступленно осуществлять беспорядочные действия по вестернизации всего, до чего она только может дотянуться. По ходу ломая и круша все подряд в последнем припадке безумия, отчаяния и садизма загоняемого в угол отступника.

Другая, более здоровая часть этой системы, все-таки не утратившая, надеемся, здравого смысла или хотя бы инстинкта самосохранения, продолжает на все это смотреть с каким-то странным, созерцательно-отстраненным выражением и ничего не предпринимает, видимо, будучи не в силах решиться на что-либо.

Фраза ротмистра Волина огненными письменами, кровавыми каплями — и как угодно еще! — проступает на стенах вузов и госучреждений:

— Мне жаль вас… Вы жестоко расправляетесь с преданными людьми!.. С кем же Вы останетесь?..

 

Когда-нибудь, наконец, будет сказано: «Я сомневаюсь, подпоручик, была ли у Вас мать». Главное, чтобы не оказалось, что уже слишком поздно.

РВС

 

🗲

Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: